Глава 2. На границе с Румынией

В октябре 1984 года мне дали три дня на размышления по поводу должности начальника Унгенской таможни в Молдавии. Я посчитал, что если откажусь в третий раз, то больше предложений не будет, невеста может перезреть для замужества. К тому же, говорили, что место это неплохое, спокойное, хороший климат, много винограда, фруктов и овощей.

Время шло – и никаких известий по моей дальнейшей судьбе, я уже посчитал, что вопрос отпал сам по себе. Но в начале января из Москвы пришло сообщение, что мне

нужно прибыть в Унгены на собеседование с местным партийным руководством. В те времена руководителем мог стать только член КПСС, и партийные органы держали кадровые вопросы под строгим контролем, а в дальнейшем после назначении на должность ты был постоянно в поле зрения партии и подчинён партийной дисциплине.

Я незамедлительно отправился в путь, дорога не близкая и очень неудобная, предстояло сделать три пересадки. На станции Жлобин мне нужно было ждать несколько часов до посадки на следующий поезд, и я решил пройтись по улицам. Я слышал, что здесь на металлургическом заводе, построенном недавно с участием Австрии, был создан таможенный пост. Смотрел я на этот городок, и так грустно мне стало, я представил, что Унгены выглядят примерно так же. Гродно хоть и не очень большой город, но областной центр со многими достопримечательностями и возможностями, да и культура населения выше, чем в районном городке. Но, как говорят, назвался груздем – полезай в кузов.

Зима в том году была необычно снежная и морозная, пути заносило снегом, движение поездов застопорилось, только от Дарницы до центрального вокзала Киева мы ехали часов пять. Вокзал был битком набит людьми, группами школьников, спешивших домой из туристических поездок во время каникул, очереди у касс были огромные, билетов не достать, да и поезда куда-то запропастились. Впечатление было такое, что судьба в самом начале нового пути приготовила мне испытания, хотела проверить, как я их выдержу. Я осознавал, что нужно стойко преодолевать все препятствия, вырабатывать в себе новые качества, без которых будет сложно усидеть в кресле руководителя. Нужно становиться более настойчивым, находчивым и пробивным, иначе ничего не добьёшься.

В переполненном кассовом зале я расстегнул пальто, чтобы была видна синяя форменная рубашка, подошёл к дежурному милиционеру и попросил его как коллегу помочь с приобретением билета. Милиционер отвёл меня в дежурную часть, а там я увидел массу людей, добивающихся помощи в посадке на поезда. Стало ясно, помочь утопающему может только сам утопающий. Я стал периодически выходить на перрон и не ошибся, поздно ночью без всякого объявления подошёл запоздавший поезд Москва – Кишинёв. Я не поверил своим глазам, бросился к желанному поезду, упросил проводника взять меня без билета, дал ему денег, сколько он запросил, и был счастлив, что смог продолжить свой путь дальше. Проводник привёл меня в купе, где сидела женщина, как оказалось, милиционер, направленная в командировку по срочному заданию. По моей форменной рубашке она восприняла меня как коллегу. Мы разговорились, но о цели своей поездки я, прямо как нелегал, осторожно промолчал, а женщина и не настаивала на откровенности.

Вагон не отапливался, было очень холодно, в тамбурах и туалетах намело снега, всё было в инее. Обстановка была такая, как, вероятно, в военное время, к тому же я с утра ничего не ел, в поездном буфете тогда продукты закончились, а на вокзале я боялся отлучиться, чтобы не прозевать поезд. Попутчица угостила меня своим фирменным блюдом быстрого приготовления. Перед отъездом она сделала надрезы в булке хлеба, поместила туда кусочки варёного мяса, а затем запекла всё в духовке. Я был рад и такому угощению, соблюдая приличие, старался не спешить в утолении голода. О постелях и отдыхе нечего было и думать, так и просидели остаток ночи и утро, не снимая пальто и шапок, затем женщина вышла на своей станции, а я продолжил в одиночестве путь дальше. На какой-то станции купил себе чёрствых булочек и лимонада, чуть не отстал от своего поезда, успев в последний момент вскочить на подножку.

Прибыв в Кишинёв, я сразу же связался с уполномоченным МВТ по Молдавии Качановым А.В., который принял меня очень радушно, посочувствовал моим дорожным мытарствам, устроил меня в гостинице Совета Министров – мне явно был необходим отдых. Утром мы отправились с уполномоченным в Унгены на собеседование с первым

секретарём райкома партии. Нам пришлось ехать поездом, так как шоссейная дорога была занесена снегом. В Унгенах у нас ещё оставалось время до приёма в райкоме, и мы смогли посетить таможню для беглого знакомства. Уполномоченный представил меня начальнику таможни Попову А.Д., мы побеседовали о делах, об обстановке на молдавско – румынской границе, о коллективе, с которым мне предстояло работать.

В назначенное время мы прибыли в райком партии. Первый секретарь Делев, такой холёный и важный, уже ознакомился с моей «объективкой» (что-то вроде сегодняшнего резюме). Внимательно глядя на меня, задал мне несколько вопросов, поинтересовался о моих подходах к работе в таможне и дал понять, что возражать против моей кандидатуры не будет.

Обратный путь в Гродно прошёл быстрее и без всяких задержек. В таможне я вернулся к своим прежним обязанностям и стал ждать сообщений о следующем этапе движения бюрократической машины. Довольно скоро в конце января пришёл приказ о моём назначении начальником Унгенской таможни. Меня даже не вызвали для собеседования в Москву, по-видимому, начальник Главного таможенного управления помнил меня при общении во время своего визита в нашу таможню. Представителем от ГТУ при передаче дел в Унгенах назначили начальника Гродненской таможни.

Из Гродно рейсов в Кишинёв не было, я съездил в Вильнюс, купил билеты на самолёт и уведомил Унгенскую таможню о времени нашего прибытия. Вдруг вечером накануне отъезда мне звонит из Москвы начальник отдела кадров ГТУ Жура Н.А.

-Алексей Алексеевич, начальник Унгенской таможни просит вас на неделю задержаться с выездом, он ещё не подготовил дела к передаче.

-Простите, но я уже получил полный расчёт, оформленную трудовую книжку и купил билеты, - сказал я.

-Вы знаете, я не хотел бы, чтобы начальники таможен перессорились друг с другом с самого начала работы, войдите в положение своего коллеги,- стал он уговаривать меня, - к тому же он назначен начальником столичной Кишинёвской таможни и не исключено, что наступит время, когда вы будете ему подчиняться.

Признаться, мне не хотелось начинать работу на новом месте с конфликта. Я сообщил по телефону начальнику Гродненской таможни о своём решении отложить выезд. Полянский только чертыхнулся.

-Какая может быть подготовка к передаче дел, когда уже сданы все годовые отчёты?! Трудно подготовить небольшой ужин в честь приёма- передачи?- удивился он. - На твоём месте я бы не уступал, но раз ты так решил, поступай, как знаешь. В следующий раз я с тобой в Унгены не поеду, а билеты на самолёт нужно срочно сдать в кассу, чтобы не потерять деньги.

Пришлось мне ехать ночью поездом в Вильнюс, утром в аэропорту я зашёл к начальнику Вильнюсской таможни, чтобы он посодействовал при сдаче билетов, времени до вылета уже оставалось не так и много. Вопрос смогли уладить, но коллега заметил:

-Дорогой мой, тебе как начальнику таможни нужно научиться принимать жёсткие и порой не совсем приятные решения и для себя, и для других. Вот тебе совет на будущее от старого таможенного волка. К удивлению сотрудников, я опять вышел на службу в свой отдел, пришлось внести также поправки в трудовую книжку. Через некоторое время опять пришла телеграмма о необходимости моего выезда в Унгены, и я уже окончательно уехал из Гродно. В Кишинёве меня ждала служебная «Волга», сто километров до Унген расстояние небольшое, и я прибыл, наконец, в свой пункт назначения. Меня разместили в местной гостинице, где было очень холодно, перед сном я надевал на тёплое бельё свитер и джинсы, чтобы согреться и отдохнуть. Совсем непохоже было, что я приехал в тёплую, солнечную Молдавию.

На передачу дел прибыл начальник оперативного отдела Главного управления Лютов Н.А., и мы за два дня решили все вопросы. Но мой предшественник никак не мог расстаться с Унгенами и попросил меня закрыть глаза на то, что он побудет здесь ещё недельку, так как у него в Кишинёве не все улажено с работой и квартирой. Я по своей доброте поддержал Попова во второй раз, а он стал делать вид, что всё еще передаёт дела и старается посвятить меня во все тонкости работы, выставляя ситуацию так, что не он мне, а я ему должен быть благодарен за его задержку в Унгенах.

Некоторые его советы, впрочем, скорее смахивали на подставу, как, к примеру, его настоятельная рекомендация подойти лично к румынской партийной делегации, прибывшей на дрезине из Ясс. Мне сообщили из дежурной смены таможни, что этот салон-вагон уже стоял у здания вокзала. Когда я вошёл в салон, там уже находился первый секретарь Унгенского райкома партии, и лидеры сопредельных районов вели беседу за накрытым столом. Румыны сделали вид, что абсолютно не понимают по-русски, как же, представители Великой Румынии прибыли в свою бывшую вотчину, где все обязаны говорить на румынском языке. Первому секретарю пришлось представить меня гостям, тогда один из румын барским жестом налил полный фужер вина и небрежно протянул его мне, словно дворовому человеку. Я холодно поблагодарил и отказался от угощения, использовать первого секретаря в качестве переводчика было бы крайне неэтично, и я там больше не задерживался.

Попов, видимо, хотел, таким образом,вроде, невзначай показать первому секретарю своё превосходство над новым начальником, не владеющим румынским языком. Однако я увидел здесь и другое – отсутствие должного авторитета бывшего начальника таможни, а, следовательно, и всей службы, если ни партийное руководство, ни пограничники не посчитали необходимым заранее предупредить начальника таможни о прибытии делегации. Далее я поставил дело так, чтобы информация поступала заблаговременно, и по возможности лично с переводчиком встречал и провожал такие делегации.

Мне очень хотелось изучить румынский язык, практически это почти тот же молдавский, а к латинице мне не привыкать. Самостоятельно изучать любой язык сложно, к тому же в продаже не было подходящих учебников и словарей. Позже я записался на курсы румынского языка в агентстве «Интурист» и дело пошло быстрее и продуктивнее. В общении с местными жителями я тоже старался узнавать и запоминать новые слова и выражения. Но в обыденной жизни, а также на различных официальных мероприятиях, совещаниях и заседаниях партийных и советских органов в основном использовался русский язык, только представители от колхозов делали свои выступления на молдавском. В магазинах и на рынке сельские жители пересыпали молдавскую речь русскими словами, типа «булочка ротонда».

Работа в таможне на новой должности пока особых трудностей не представляла, таможня функционировала по давно заведённому порядку, я внимательно присматривался, как этот механизм действует. В глаза мне сразу бросилось большее количество дел о контрабанде по сравнению с Гродненской таможней, хотя пассажиропоток и численность инспекторского состава были приблизительно одинаковы. Правда, средняя стоимость одного дела была здесь гораздо ниже. Объём вещей, задержанных на временное хранение, был также весьма большим. Работу по всем направлениям предстояло серьёзно проанализировать и только затем делать какие-то выводы.

В начальном периоде моего пребывания в Унгенах самым сложным был бытовой вопрос. Сначала я жил в гостинице, но это было довольно накладно даже с зарплатой начальника таможни. Затем руководитель местной службы госбезопасности помог мне получить комнату в общежитии ПТУ, причём в корпусе девочек, там было чище и спокойнее, чем в блоке для парней. Девочки, правда, надоедливо часто крутили пластинку с песнями Аллы Пугачёвой. Одна песня была очень созвучна с моим настроением, песня о том, кто «покинул берег наш родной, а к другому так и не пристал».

Кто-то из сотрудников таможни дал мне почитать роман Павло Загребельного «Роксолана». Мужество и стойкость героини помогали мне в какой-то степени переносить одиночество и бытовые трудности новой жизни вдали от семьи и привычной обстановки. Когда становилось очень тоскливо, я независимо от времени суток шёл на работу, наблюдал за процессом таможенного контроля, и плохое настроение проходило. Поначалу было любопытно смотреть румынское телевидение. Окно моей комнаты выходило на запад, до границы было менее километра, и на небольшую антенну можно было ловить программу из Бухареста. Правда, в Румынии была во всём жесточайшая экономия, передачи шли несколько часов только в вечернее время, в новостях показывали, в основном, Чаушеску, как он посещает различные предприятия и по каждому поводу даёт советы и ценные указания. Даже не понимая языка, об этом было нетрудно догадаться. Иногда крутили старые чёрно-белые американские фильмы.

Некое разнообразие в мою довольно серую жизнь внесла поездка на совещание в Москву, куда я поехал в апреле со своим заместителем по режиму. Было очень необычно наблюдать через окно в вагоне рано ожившую природу, людей, уже копошившихся на полях и в огородах. Весенние работы начинались здесь недели на три раньше, чем в Белоруссии, земля была чёрная, плодородная, не сравнить с белорусскими песчаными почвами.

В ходе совещания я записался на приём к начальнику Главного таможенного управления, мне хотелось сверить часы – правильную ли я веду политику по организации работы таможни. Я доложил Примерову Ю.Н. о проделанной работе и планах на будущее. Мне было отрадно слышать, что мои действия соответствуют требованиям руководства. В завершении беседы начальник ГТУ подчеркнул:

-Грубиянов у вас много, к нам слишком часто приходят жалобы на действия работников вашей таможни. Делайте выводы.

Это было в ключе начатой мной работы по повышению эффективности таможенного контроля при условии отказа от мелочных задержаний, искоренению грубости со стороны работников. Нужно было избавляться от существовавших традиций достижения успеха любой ценой, повышать культуру таможенного контроля, что непросто при имевшемся контингенте сотрудников, так как возможности подбора кадров в небольшом городе были не самыми благоприятными.

Проводимая мною работа совпадала с установками нового Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачёва М.С., меня стали называть в кулуарах руководителем нового типа. В повсеместный обиход стали входить понятия «перестройка», «гласность» и «новое мышление». Мне казалось, что пришли новые времена, сейчас в стране всё пойдёт по другому, свежий ветер перемен, провозглашаемых Горбачёвым, принесёт нам совершенно другую жизнь. Очень хотелось, чтобы знаменитая фраза «Человек – это звучит гордо» наконец-то стала реальностью, а не затасканным лозунгом.

Однако перемены устраивали не всех. В таможне и вне её оставались люди, для которых главным был не человек, а показатели работы. Самым ярым борцом за показуху был мой заместитель Мельник Г.А. Оказывается, он до меня претендовал на место начальника, однако, несмотря на все старания брата, занимавшего пост заведующего отделом торговли ЦК Компартии Молдавии, ретивого таможенника Управление кадров МВТ не пропускало на начальственную должность по причине отсутствия высшего образования.

Нужно отметить, что нехватка образования у Мельника компенсировалась цепкостью и дотошностью дознавателя-самоучки. Он оформлял необычные дела, порой сильно озадачивая Шпажникову А.С. – нашего куратора в отделе по борьбе с контрабандой ГТУ. К примеру, таким было дело, заведённое Мельником на одного африканского студента по факту отправки из Стамбула по многочисленным московским адресам дефицитных в то время дублёнок. Основанием для заведения этого дела были затёртый список адресов получателей, обнаруженный у студента и его письменное объяснение. Но самого товара, естественно, не было в наличии, студент позже отказался от своих показаний, в Москве никто не горел желанием заниматься этим делом, и все усилия великого дознавателя пошли насмарку. По сути, достаточно было изначально направить в Московскую центральную таможню ориентировку по означенным почтовым отправлениям, но тогда бы Мельнику дело не засчиталось, а с чьей подачи был забит гол, было уже не важно.

Я не хотел допускать шараханий и резких движений, перестройка в таможне должна была проводиться постепенно и плавно, мне вообще не нравятся непродуманные революционные преобразования. Однако я не сторонник и закоренелых консерваторов. Старое здание, которое нет смысла ремонтировать, лучше снести и построить новое, но недопустимо рушить здание вместе с находящимися там людьми, прикрываясь большевистскими лозунгами о целях, оправдывающих средства.

В первые месяцы пребывания в Унгенах я внимательно изучал и анализировал методы и приёмы таможенного контроля, проводимого личным составом, чтобы затем использовать лучшее из наработанной практики, а от недостатков избавляться. На собраниях, совещаниях, в личных беседах с сотрудниками я постепенно, шаг за шагом проводил в жизнь новые подходы в работе.

В досмотровом зале и вагонах поездов я внимательно наблюдал за работой инспекторов, составляя мнение о стиле, методах и приёмах таможенного оформления пассажиров, делал необходимые замечания. Жалоб на действия работников таможни стало несколько меньше. Однако совсем прекратиться они не могли, так как в постановлениях по делам о контрабанде значилось, что в течение десяти дней гражданин мог обжаловать решение начальника таможни в вышестоящей инстанции или суде. Определённое число владельцев конфискованных предметов и ценностей пыталось оспорить такие решения, никто не хотел добровольно расставаться со своим имуществом, но отмена постановления начальника таможни случалась крайне редко. Основанием для отмены постановления о конфискации могли стать неправомерные действия инспектора. Анализ поступающих жалоб рисовал картину работы всей таможни, а также каждого инспектора в отдельности, и служил важным материалом для принятия соответствующих решений.

В начале лета из Москвы пришёл приказ о присвоении мне звания инспектора таможенной службы второго ранга, это означало, что на моих петлицах будут две большие звёздочки. Так я сразу перешагнул через одну ступеньку и перестал смущать сотрудников таможни, имевших более высокое звание. А до этого секретарь в приёмной выглядела по званию более значительно, чем начальник. Кроме всего прочего, звание начальника - это также престиж организации в целом.

Осенью 1985 года меня направили на двухмесячные курсы для руководящего состава в Таллин. В лекциях и беседах преподавателей здесь впервые стали открыто звучать мысли о целесообразности отделения таможни от Министерства внешней торговли. Получалось, что министерство само себя контролирует, а такой ведомственный контроль не мог быть независимым и достаточно эффективным.

Министерством руководил в то время Патоличев Н.С., который был в таком же давно отцветшем возрасте, как и большинство тогдашних партийных лидеров. Окружение правящей верхушки выдавало за наивысшую благодать тот факт, что у руля государства стоят люди с незаменимым опытом руководства страной. Нам с какой-то странной гордостью заявляли, что Патоличев, несмотря на свой возраст, находит возможность хоть на пару часов в день появляться в министерстве и давать свои ценные указания. Нам, простым смертным, трудно было оценить значимость этих ценных указаний. Контракты, объёмы, стоимость товаров, отчисления в бюджет были государственной тайной, таможню и близко не подпускали к этим сведениям, не говоря уже о возможности действенного контроля. Однако времена менялись, требовалось радикальное изменение существовавшей системы. По-видимому, Горбачёву было очень непросто переломить взгляды партийных консерваторов, но эпоха Патоличева, руководившего внешней торговлей страны более четверти века, закончилась в 1985 году.

Страна ещё казалась непоколебимой и единой в делах и помыслах народов. В республиках с расцвёвшими позже национализмом и стремлением к самостоятельности строили крупные предприятия, порты, прокладывались важнейшие коммуникации, многое за счёт ресурсов России. В частности, недалеко от Таллинна строили огромный морской порт, куда нас дважды свозили на экскурсию. Порт возводили, в основном, западные подрядчики. Было интересно наблюдать, что на большой территории не сновали люди и

механизмы, не было нагромождений стройматериалов и конструкций. Всё выглядело почти неподвижно, казалось, стройка застыла, только приглядевшись можно было заметить ритмичную работу строителей. Когда мы приехали в порт через неделю, сразу стало видно, насколько вперёд продвинулась стройка, заметно выросли здания, портовые сооружения и причалы.

Интересно было посмотреть на бытовки и столовую финских рабочих, и нам всё с готовностью показали. Стационарных помещений не было, всё располагалось в передвижных вагончиках, оборудованных в соответствии с их назначением. В раздевалках, туалетах был идеальный порядок, у каждого рабочего было своё постоянное место за столом, блюда можно было заказать заранее, прямо, как в наших санаториях. Слегка пахло свежими продуктами и специями, не было ни чада, ни запаха пригорелого жира. Очень хотелось, чтобы и у нас когда-нибудь создавались подобные условия для труда и быта работников.

В Новоталлинском порту предполагалось внедрить принципиально новую технологию таможенного контроля на пропускных пунктах в замкнутой ограде по сухопутной границе порта. Воплощением этой идеи в жизнь занимался Драганов В.Г., ставший впоследствии председателем Таможенного комитета России. К сожалению, планам создания передовой морской таможни не суждено было сбыться, но тогда ещё не чувствовалось грядущих перемен.

Нужно отметить, что пребывание на курсах было очень полезным не только с профессиональной, но и с познавательной стороны. Особенно запомнилась мне поездка на острова Моонзунд, о которых я читал у Пикуля. На одном из островов находился музей эстонского писателя Юхана Смуула, где нас заинтересовал небольшой отдельный домик, стоявший в удалении от жилого дома. Экскурсовод объяснила, что в этот домик по деревенской традиции весной селили молодых девушек, достигших совершеннолетия, чтобы парни могли посещать их. Девушка, которая забеременеет, становилась желанной невестой, так как здесь некая часть женского населения не могла иметь детей. Я вот думаю, такой замкнутой нации, как эстонцы, хорошо бы более дружелюбно относиться к другим народам, тогда бы не возникало проблем с рождаемостью.

На курсах и на совещаниях в Москве всегда бросалась в глаза жизнь на широкую ногу коллег из южных республик страны. Так, начальнику отдела из Батумской таможни ничего не стоило выбросить двести рублей за спортивную рубаху с номером совсем не самого известного футболиста. А результатами борьбы с контрабандой таможни Закавказья особо похвастаться не могли. Коллеги из Ленинградской морской таможни рассказывали, что их как-то направили в командировку для оказания практической помощи в Батуми. Захватив с собой свою картотеку по теплоходам и местам сокрытия контрабанды, ребята стали «шерстить» прибывающие в порт корабли. Через неделю к ним заявились крепкие парни и настоятельно посоветовали спокойно отдохнуть от своей бурной деятельности на пляже тёплого южного моря, а то ведь в порту опасно, бывает, с кранов грузы срываются…

Во время моего пребывания в Таллине из Унген пришло радостное сообщение о выделении мне трёхкомнатной квартиры. После окончания курсов я заехал в Гродно, собрал домашние вещи и отправил их контейнером к новому месту службы. Семья пока осталась в Гродно, а сам я через Минск вылетел в Кишинёв. И опять, как в первый раз, у меня возникли проблемы с транспортом. Самолёт долетел до Кишинёва, покружил над городом и по причине плохих метеоусловий в аэропорту назначения вернулся обратно в Минск. Три дня пришлось ждать в аэропорту до следующего вылета, да и то самолёт посадили в Одессе. Ночь я провёл на вокзале, а утром в переполненной электричке выехал в Кишинёв. Впечатление такое, что судьба постоянно тренировала меня на выносливость.

Приезд жены с дочкой в Унгены намечался на конец декабря, когда начинаются каникулы. Поздно вечером я заблаговременно приехал в Кишинёвский аэропорт, чтобы

встретить свой рейс, но пограничники из КПП вдруг приглашают меня к телефону. Звонили из Унген из компетентной организации и предложили срочно приехать на работу для проверки спецчасти. На мою просьбу подождать, чтобы я мог встретить жену с ребёнком, ответ был однозначный, мол, бросай всё, иначе будут неприятности. Пришлось срочно возвращаться в Унгены за сто километров по этому странному вызову. Проверка не выявила никаких нарушений, но я ощутимо испытал на себе, что для этой организации никаких преград и отговорок быть не должно. Обижаться здесь нечего, возможно, некому доброжелателю показалось, что я вознамерился в аэропорту передать секретный документ из спецчасти «супостату», и смежники были вынуждены принять необходимые меры по полученному сигналу.

С конторой нужно было поддерживать хорошие отношения, от неё многое зависело и, прежде всего, репутация в местных партийных органах и Главном таможенном управлении. Однако некоторые традиционно сложившиеся отношения я считал необходимым откорректировать. В вопросах повышения в должности, присвоения персональных званий, премирования и поощрений я учитывал, прежде всего, эффективность и культуру работы сотрудников, их вклад в дела таможни по всем направлениям. Учитывал я и мнение «смежников», но не считал правильным руководствоваться только их оценкой, как это делал мой предшественник. Однажды моё мнение пошло слишком вразрез с «их» мнением. Аргумент урезонить меня нашли очень весомый – пригрозили провести у меня дома обыск. Я воспринял это совершенно спокойно и, признаться, довольно рискованно заметил:

-Вы уже производили однажды обыск у моего коллеги Валитова лет пять назад. Говорят, из всех подозрительных заграничных вещей у него нашли лишь пустую бутылку из-под болгарского коньяка. Насколько мне известно, вы даже не извинились перед ним.

…С Валитовым я был хорошо знаком. Это был компетентный и грамотный руководитель Унгенской таможни, только, вероятно, излишне самостоятельный для того времени, такой «упёртый» татарин. После конфликта с компетентными органами его перевели в Гродно заместителем начальника таможни. Мне нравились стиль работы Валитова, его неординарные подходы к решению вопросов, когда он исполнял обязанности начальника. Однако Полянский, как это иногда делают начальники в отношении своих заместителей, держал Валитова в «ежовых рукавицах», не давал ему никакой самостоятельности, даже квартиру не выделял. Валитов в конце концов не выдержал такой жизни и добился направления на работу в торгпредство в Монголию. Правда, этот процесс затрудняло одно обстоятельство – он долго не мог сдать в ГАИ экзамен по вождению автомобиля, а водительские права были обязательным условием для работы в торгпредстве. После работы в Монголии Валитов вернулся в Унгены, где жила его дочь…

Моя реплика в отношении обыска у Валитова была неожиданной и даже шокирующей для начальника местной компетентной организации, но назавтра он извинился передо мной, сказал, что погорячился. Будучи в звании полковника, начальник местного отдела «секуритате» не находил для себя унизительным принимать личное участие в разгрузке вызвавших подозрение транзитных двадцатифутовых контейнеров для тщательного досмотра, а также в других акциях, проводимых совместно с таможней. Он был волевым и напористым руководителем, но всегда оставался порядочным, отзывчивым, умным и грамотным человеком. Позже, я слышал, он стал видным членом правительства Молдовы.

Очень важно было также поддерживать хорошие деловые отношения с местными партийными и советскими властями. В Унгенах меня нагрузили целым рядом общественных поручений. Я был избран членом райкома партии, участвовал в работе партийной комиссии, на всех выборах выезжал на избирательные участки представителем партийных органов, выступал в коллективах как лектор республиканского общества «Знание». Исполнительская и партийная дисциплина была очень строгой. Партийные органы держали в цепкой узде руководителей всех рангов. Ежегодно руководителей организаций и предприятий заслушивали на бюро райкома партии с кратким отчётом о работе, хорошо «пропесочивали», чтобы они почувствовали зависимость от родной партии. Если нужно было урезонить кого-то, могли направить комиссию для проверки работы первичной парторганизации, а найти ошибки и упущения при желании можно везде и сколько угодно. За эти ошибки наказывали, прежде всего, начальника, какой спрос с неосвобождённого секретаря первичной парторганизации. Попробуй не подчиниться секретарю райкома партии, даже если ты и прав, всегда найдут повод для жёсткого преследования, а там последуют наказания вплоть до исключения из партии, что означало потерю любого руководящего поста независимо от значимости и подчинённости.

За время моей работы в Унгенах сменилось три первых секретаря райкома партии. Первый партийный лидер - Делев был холёным и надменным, словно показывал всем своим видом, что он, в отличие от простых смертных, сидит на небесах рядом с богом. Правда, когда позже Делева направили в другой район в Приднестровье, местные коммунисты его авторитет не признали, и он вынужден был уйти. Редкий случай. Второй лидер – Дуболарь был в духе антиалкогольного времени активным сторонником здорового образа жизни и занятий физкультурой. Все руководители предприятий и организаций должны были лично участвовать в регулярно проводимых в городе и районе спортивных мероприятиях и турнирах. Третий хозяин района – Сахановский был уравновешенным и сдержанным руководителем, удивляли только его попытки при обращении к нему граждан решать сугубо таможенные вопросы по беспошлинному пропуску нормированных вещей. Конечно, раз хозяин города и района, значит, cчитал, что вправе решать любые вопросы.

Важнейшим вопросом в политической жизни было проведение демонстраций на майские и октябрьские праздники. Мы всегда дружно и организованно принимали участие в этих мероприятиях, шли в общей колонне в гражданской одежде, идти в «коробке», как пограничники, у нас не получилось бы. Ни у кого даже и в мыслях не было не выйти на демонстрацию.

Однако я слышал занимательную историю о коллеге в одной из таможен на Западной Украине. Этот начальник таможни был направлен сюда из другой союзной республики, и его невзлюбил первый секретарь райкома партии. После октябрьских праздников «москаля» вызвали на бюро райкома партии.

-Чому ты не був на демонстрации? – на полном серьёзе спросил начальника таможни первый секретарь.

-Ну, как же, меня все видели, я шёл во главе колонны таможенников.

-Поважаны члены бюро, кто бачив начальника таможни на демонстрации? – стал опрашивать партийный босс по очереди всех членов бюро.

Все присутствовавшие дружно подтвердили, что главный таможенник не принимал участие в важном политическом мероприятии, и ему влепили выговор за нарушение норм партийной жизни, а затем и вовсе выжили из района.

У меня лишь однажды дело пришло к небольшому конфликту с городской исполнительной властью. Горисполком в таком чисто советском стиле закрепил за каждой организацией участок в городе для уборки и поддержания порядка. Таможне выделили улицу с частными домами недалеко от вокзала. В субботники мы ещё принимали участие в уборке, но поддерживать там порядок постоянно я посчитал совершенно недопустимым. При очередной проверке таможня попала в список организаций, не выполняющих распоряжение горисполкома, и меня вызвали на заседание административной комиссии. Когда я пришёл к назначенному времени в горисполком, то был прямо ошарашен составом публики, вызванной для рассмотрения административных дел. Люди с испитыми лицами, синяками, в неряшливой одежде и другой «цвет» общества. Пришлось мне попросить рассмотреть мой вопрос пораньше.

-Почему вы не убираете закреплённый за таможней участок? – строго спросил

меня председатель комиссии.

-Нам выделили участок в частном секторе и я считаю, что поддерживать там порядок должны сами домовладельцы и коммунальная служба. А если жители будут вываливать бытовой мусор прямо на улицу перед своими домами, а таможня станет за ними убирать, то это неуважение к государственной организации и, следовательно, к государству.

Председатель удивился, услышав такой ответ, немного помолчал и сказал:

-Возможно, вы и правы. Мы подумаем, какой участок вам выделить, а сейчас ограничимся замечанием.

Пора, однако, вернуться к непосредственной работе в таможне. Как говорится, новая метла метёт по-новому, и я попытался вникнуть в суть процесса реализации конфискованных и невостребованных товаров. Этими вопросами монопольно ведала главный бухгалтер – грозная женщина тучной комплекции, уже несколько лет на пенсии, но дело поставила так, что была якобы незаменимой, и даже с претензией на местечкового серого кардинала. При Попове она ездила домой на обед на служебной «Волге», а начальник, видимо, хотел быть ближе к народу, и топал домой пешком. Для работы на складе главный бухгалтер держала двух постоянных сотрудниц. Удивительно, как при круглосуточном режиме работы в четыре смены эти женщины справлялись со своими обязанностями, но никогда не роптали, правда, иногда приходилось вызывать их из дома, что вызывало определённые неудобства и даже ущемление прав граждан при нехватке времени для возврата задержанных вещей. При передаче товаров в торговлю эта дружная тройка вместе с заведующей горфинотделом оценивали, списывали и уничтожали вещи по схеме, понятной только им, а начальник таможни затем на полном доверии подмахивал составленные акты.

Меня такое положение не устраивало, но когда я стал вникать в этот закрытый процесс, главный бухгалтер попыталась поставить молодого начальника на то место, которое её больше устраивало.

- Алексей Алексеевич, - заговорщицким тоном сказала она, - у горфинотдела возникают вопросы, почему у нас на инспекторских должностях работают машинистка, кадровик и водитель?

-Вы должны быть в курсе этого вопроса, - ответил я спокойно, - а если не знаете, то могу разъяснить. Года три назад это положение по кадрам ввели по всей таможенной системе и, без всякого сомнения, согласовали с министерством финансов. Пора уже давно забыть старое штатное расписание. Кстати, вы ведь тоже не бегаете по вагонам, но носите форменную одежду, имеете персональное звание и получаете зарплату начальника отдела.

На некоторое время бухгалтер затихла, но затем опять начала вести свой примитив- ный шантаж.

-Вы знаете, звонили из Москвы, - возмущалась она, - и нам сделали замечание по перерасходу топлива на служебный транспорт.

-Дайте мне фамилию и телефон того, кто вам это сказал, - ответил я, - и я разберусь в этом вопросе.

Главный бухгалтер замялась и, сославшись на срочные дела, ушла, так и не сообщив мне, кто ей звонил.

Расход бензина у нас по сравнению с соседней Леушенской таможней был в несколько раз меньше. Из громкого понятия «транспорт» у нас имелась лишь одна изрядно потрёпанная «Волга», мне пришлось потом добиваться ещё одной машины, что полагалось по норме, установленной в таможенной системе в зависимости от категории и численности работников. А бензина стало расходоваться действительно больше тех неизвестно откуда появившихся нищенских норм. Потребности росли с каждым годом, но наш бухгалтер упрямо держалась старых цифр, конечно, бухгалтерии ГТУ нравилось экономить, только почему именно на Унгенской таможне, при её довольно высоких

показателях работы? Нашему главному бухгалтеру не дано было видеть динамику роста таможни. Она была работником без необходимого образования, с весьма ограниченными взглядами, а прислушиваться к мнению руководства не привыкла. Ей было давно пора на заслуженный отдых, но такого желания она не изъявляла.

Моей целью было не увольнение главного бухгалтера, а наведение должного порядка в учётно-финансовой деятельности. Во избежание противодействия и лишнего шума я организовал внезапную проверку складов с материальными ценностями во время отпуска главного финансиста. Председателем комиссии по проверке я назначил своего заместителя Мельника Г.А., а того хлебом не корми – дай только кого-нибудь съесть. Смешно, но получалось нечто похожее на небольшой переворот, вроде как при отъезде Патриса Лумумбы или Хрущёва, только масштабы были несопоставимы. При ревизии в вотчине бухгалтера были обнаружены недостача, излишки и путаница в документах. Все нарушения были зафиксированы в актах, которые я направил в Главное таможенное управление с предложением об увольнении главного бухгалтера. Руководство с моими доводами согласилось, но главного бухгалтера управления, вероятно, задело, что я самостоятельно произвёл ревизию и направил материалы наверх без её ведома. Причину этой акции она поняла несколько по-своему, когда по телефону, по рассказам присутствовавших при этом работников, в сердцах отругала свою унгенскую коллегу и пожурила:

-Чего ты цеплялась к начальнику с этой машиной, у тебя что, других дел не было?

Неспроста через полгода в таможню прибыла из ГТУ комиссия по проверке финансовой деятельности в составе ревизора управления и главного бухгалтера моей родной Гродненской таможни. Комиссия две недели тщательно проверяла бухгалтерские документы, составила большущий акт, но меня с ним не ознакомила, заявив, что это сделает московское начальство. Зато за моей спиной эта «сладкая парочка» не скупилась в присутствии сотрудников на различные негативные комментарии по поводу моей деятельности. Встреч и разговоров со мной проверяющие почему-то вообще избегали.

В жизни случаются иногда удивительные моменты и совпадения. Через месяц после ревизии я был на совещании в ГТУ и зашёл к начальнику финансового отдела Кругликову В.Ф. по поводу решения текущих вопросов. И тут на столе я случайно увидел краткую справку и предложения по результатам ревизии Унгенской таможни. Я попросил Кругликова дать мне ознакомиться с документом, возражений не было, и я быстро прочитал бумаги. Содержание очень удивило меня, там были собраны различные ошибки и бухгалтерские погрешности за пять лет, причём большей частью за период, когда я в этой таможне ещё не работал. Но самое удивительное было в предложениях по выводам: за допущенные ошибки объявить начальнику таможни строгий выговор и лишить премии. Главные бухгалтеры и прежний начальник таможни в документе вообще не значились. Я выразил недоумение по поводу такого подхода комиссии к проверке и постарался аргументировано разъяснить Кругликову свою позицию в данном вопросе. Кругликов только понимающе улыбнулся и посоветовал поговорить с заместителем начальника ГТУ по кадрам Кошелевым.

Когда я работал в системе молодёжного туризма, Кошелев занимал аналогичную должность заместителя начальника по кадрам в центральном аппарате БММТ «Спутник», так что мы и раньше были коллегами по работе. Кошелев внимательно выслушал меня и попросил написать докладную о стиле работы ревизора, так как уже многие начальники таможен жаловались по поводу его методов проверки и отношения к руководству на местах. Через некоторое время в таможню пришёл приказ по результатам ревизии, где обращалось моё внимание на некоторые допущенные ошибки, и была снижена квартальная премия на двадцать процентов. Ревизор, который приезжал в таможню с проверкой, я уже не помню его фамилию, вскоре был уволен из управления.

На работе таможни эта небольшая коллизия никак не отразилась. Таможенники, как и раньше, проводили контроль в поездах. Какая-то часть пассажиров, в нарушение

таможенных правил, пыталась делать свой бизнес на существовавшей разнице цен на товары. Румыны здесь были очень похожи на поляков в стремлении привезти в СССР различные предметы одежды для продажи, чтобы на вырученные деньги закупить изделия из драгоценных металлов. Странное дело, выбор ювелирных украшений в магазинах был очень ограниченным, даже обручальные кольца приобретали по талонам из ЗАГСа, а из CCCР легально и нелегально валом везли самые разнообразные золотые украшения. Способы и места сокрытия предметов контрабанды были приблизительно такими же, как и на гродненском участке границы.

Идентичной была и ситуация с африканскими студентами, которые во время каникул толпами ехали затовариваться в капстраны. Только через Гродно они ехали в ближайший капиталистический город - Западный Берлин, а через Унгены следовали в южный торговый рай - Стамбул. Студенты из Африки были очень трудно управляемой категорией пассажиров. Их никак не устраивали советские нормы провоза вещей, и часто возникали конфликты с таможенниками. Были случаи, когда студенты пытались порвать задержанные джинсы, разбить видеоаппаратуру, не позволять досматривать и задерживать вещи. Одна темнокожая студентка даже упала на землю, схватила меня за ноги и сказала, что не отпустит меня, пока ей не вернут целый ворох одежды, задержанной сверх допустимых норм.

Другая жительница жаркой Африки пыталась вывезти свыше тридцати килограммов чёрной икры, которую ей, якобы, прописали врачи для усиленного питания. Любительнице икры предложили выйти из поезда в таможню для досмотра вещей и оформления соответствующих документов. Вначале женщина вела себя спокойно, но когда объявили, что икру задерживают, то потеряла самообладание, стала бросать банки с икрой на бетонный пол, затем разделась донага, измазалась икрой и попыталась выбежать в таком провокационном виде к поезду в январский холод. Две сотрудницы «Интуриста» по нашей просьбе смогли с большим трудом удержать нудистку. Нужно отметить, что при возникновении конфликтов с задержанием вещей пограничники старались отойти подальше в сторону, демонстрируя свою непричастность к таким ситуациям.

Однако самой сложной и рискованной была работа с гражданами из африканских стран, постоянно курсирующих через границу с дипломатическими паспортами, перевозя огромное количество различных дефицитных и ходовых товаров. На вывозе это были, в основном, чёрная икра и иконы, а на ввозе – женские платки с люрексом, джинсовая одежда, серебряные цепочки, видеоаппаратура. Фактически дипломатами эти граждане и не были, а лишь членами семей дипломатов, работавших в каких-то далёких странах, но таможне нужно было действовать только наверняка, не допуская чреватых последствиями конфликтов и ошибок. Присутствие начальника таможни в таких ответственных случаях было обязательным.

Новой для меня была в Унгенах категория пассажиров, совершавших хадж в Мекку. С таможенной точки зрения привлекали к себе внимание паломники из Синьцзян-Уйгурского автономного округа Китая. Эти мусульмане часто везли с собой нити с нанизанным речным жемчугом, запрещённом к перемещению через границу. Объёмы были довольно большие, по весу случалось и до килограмма. Некоторые инспекторы, поднаторевшие в обнаружении жемчуга, сразу производили опрос таких пассажиров.

-Марваит йок? (жемчуга нет?) – строго спрашивал инспектор.

На этом языковые познания таможенника заканчивались, дальнейшая беседа велась знаками. Если уйгур отрицал наличие «марваита», а инспектор при досмотре его обнаруживал, то это уже считалось сокрытием от таможенного контроля. В поезде, следующем в Софию, всегда можно было найти гражданина Болгарии – этнического турка, который понимал уйгурское наречие и мог оказать содействие при составлении протокола – самого сложного момента в таких делах. Можно было бы вести разговор по-китайски, в бюро «Интурист» был переводчик, но с жемчугом попадались, как правило, люди пожилого возраста, которые, в отличие от молодёжи, плохо знали китайский язык.

Кстати, с болгарскими гражданами тоже были трудности своего рода. Руководство НРБ затеяло странную акцию по принудительному изменению фамилий турецкого меньшинства на болгарский лад. ( Тогда я даже представить себе не мог, что через пару десятилетий на Западной Украине некоторым умникам тоже будут приходить в голову бредовые идеи по переиначиванию русских имён на украинский лад.) И вот сдаёт болгарин с турецкой фамилией лишние вещи или валюту на хранение в таможне, получает квитанцию, а через некоторое время уже с паспортом на другое имя хочет получить своё имущество. Внимательно рассмотрев обращения новоиспечённых славян, я обычно решал такие вопросы в пользу владельца.

Горбачёвская антиалкогольная кампания затронула и таможню. Инспектора стали чаще задерживать спиртные напитки, ввозимые в нашу страну сверх установленных норм. Особенно отличались болгарские граждане, работавшие в России на лесозаготовках. Они везли свою домашнюю «ракийку» большими канистрами, и чуть не плакали, когда таможенники изымали средство, согревающее их в морозную русскую зиму. За полгода в таможне накопилось около тонны различных спиртных напитков. Винзаводы эту продукцию на переработку не принимали, своей некуда было девать. Решено было уничтожить все напитки. Когда же я заметил, что спиртное стали просто выливать в туалет в досмотровом зале, мне пришла в голову мысль, вдруг алкоголь попадёт в пограничную реку Прут, пьяная или отравленная рыба начнёт всплывать вверх брюхами и румыны предъявят нам претензии? Не хватало ещё международного скандала! Меня потом успокоили, сказали, что всё отстоится в очистных сооружениях. В действенность этих сооружений не очень верилось, к тому же спиртные напитки легче воды и должны остаться на поверхности. Даже процесс очистки воды из Прута для потребления в городе особой эффективностью не отличался, иногда казалось, что вода из самой чистой реки в Европе, как утверждалось в Молдавии, попадает в дома без всякой фильтрации.

В таможенном производственном процессе тоже иногда случались срывы и шероховатости. Один усталый многодетный инспектор потерял по пути домой личную номерную печать, повезло, что юные друзья пограничников нашли её и, как ту пуговку, обнаруженную в коричневой пыли, доставили находку на ОКПП. Да, случались иногда проблемы с этими печатями. Я вспомнил, как в Гродно работал в вагоне, в котором следовали африканские студенты. Вещей было много, один большой чемодан в купе не помещался и стоял в коридоре. При досмотре я склонился над чемоданом и не заметил, как из нагрудного кармана форменной рубашки печать выскользнула и завалилась за предметы одежды. Мне повезло, что на перроне я сразу обнаружил пропажу и ещё до отхода поезда успел изъять свой невольный подарок африканскому студенту.

Другой унгенский таможенник – мрачный тип с затаённой дурью в тяжёлом взгляде, здоровенный и крепкий, оставил свой служебный портфель со всеми документами и квитанциями в открытом купе проводника, а сам пошёл работать по вагонам с пассажирами. На пункте перестановки вагонов в купе каким-то образом проникли, обойдя пограничное оцепление, учащиеся ПТУ, уже совсем не «юные друзья пограничников», и выкрали злосчастный портфель, рассчитывая, видимо, найти там деньги и золотые изделия, задержанные у пассажиров. Ценностей там не оказалось, но среди документов в портфеле была книжка квитанций ТС-21 для приёма на хранение советской валюты при выезде из СССР. На квитанциях была проставлена гербовая печать, сумма валюты заполнялась инспектором на месте, а получить деньги при возвращении можно было в любой таможне страны. Для знающего мошенника это могло стать поистине золотым дном.

Таможенника, который не мог не то что выявить контрабанду, а даже уследить за документами строгой отчётности, пришлось уволить, так как за ним числились и другие серьёзные нарушения. Сразу после этого случая ко мне на приём пришёл его старший брат, по всем повадкам и облику – вылитый криминальный авторитет, одного золота во

рту, на шее и пальцах было с полкилограмма. Он настоятельно просил оставить брата на работе и намекал, что в долгу не останется. Я терпеливо разъяснил ему, насколько серьёзен был проступок таможенника, рассказал и о других случаях, которые были совершенно недопустимы в работе. Портфель вскоре нашла милиция, документы были в сохранности.

Случались также и другие нарушения и проступки, но нужно отметить, что за период моей работы в Унгенской таможне серьёзных правонарушений со стороны сотрудников зафиксировано не было. В стране ещё поддерживался относительный порядок, контрабандой занимались, в основном, одиночки, в перемещении через границу грузов ещё не были задействованы шальные преступные деньги. Определённую роль играли также профилактические меры, предпринимавшиеся компетентными органами.

Работая начальником таможни, я был обязан выполнять приказы и установки вышестоящих органов, но старался не доводить их исполнение до абсурда. Привожу такой пример. Едет бабушка из своей деревни к родственникам в Румынию, ей разрешили поменять деньги на лимитированную сумму в зависимости от длительности поездки, где-то из расчёта пятнадцати рублей в сутки на время пребывания за границей, но у бабушки после обмена на пограничной станции осталось ещё сто рублей. Она не знает, что эти деньги можно сдать на хранение в таможне и получить их на обратном пути, да и психология старого человека такова, что трудно расстаться со своими деньгами, заработанными руками, пропитанными пылью ядовитых листьев на табачной плантации . Бабушка прячет деньги, как ей кажется, в укромном месте, но таможенница без труда и особой смекалки находит эти деньги, составляет протокол о контрабанде, изымает их, да ещё и налагает штраф.

Да, вывозить советскую валюту в размерах, превышавших 30 рублей, запрещалось, но ввиду незначительной суммы денег, обнаруженных у бабушки, можно было положить эту валюту на депозит. Я считал, что богатство государства при конфискации денег в подобных случаях не приумножится, а законопослушание не возрастёт. Законы нужно вначале разъяснять, а потом спрашивать за их неисполнение. Расхожая формулировка «незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение», на мой взгляд, применима к нормам и правилам, выработанным веками в человеческом обществе, понятным и без специальной юридической подготовки, как, например, десять библейских заповедей. Специфические ведомственные установки и требования нужно предварительно разъяснять гражданам. В нашем случае бабушке хорошо бы выдать небольшую памятку о пограничных и таможенных правилах ещё в ОВИРе при получении паспорта, тогда вместе с грамотными родственниками можно было бы внимательно во всём разобраться. Упрёка в свой адрес, почему я не разослал такие памятки по всем ОВИРам Советского Союза я, по понятным причинам, принять не могу.

Для быстроты оформления временно задержанных вещей, ввозимых из-за границы сверх установленных норм, в таможнях использовалась специальная тара в виде мешков, куда вещи помещались без их описания, а просто под счёт, а затем пломбировались квитанцией, копию которой выдавали владельцу. В Унгенской таможне в отличие от Гродненской практиковалось для повышения результатов работы собирать в один мешок по одному предмету ввозимых товаров с каждого человека в группе туристов – вроде весомое задержание, но больше смахивает на узаконенную разбойничью дань. Рьяные борцы с религиозными пережитками всё так же, для галочки, при возвращении из-за границы советских туристов собирали по кругу крестики, иконки, ладан и другие предметы религиозного культа и без зазрения совести выписывали общую квитанцию на руководителя группы.

С такими методами и результатами таможенного контроля я не мог согласиться и считал необходимым искоренять их из деятельности таможни. Мой заместитель Мельник никак не мог привыкнуть к такой постановке вопроса и, будучи секретарём парторгани-

зации, постоянно призывал инспекторский состав к великим свершениям и неукоснительному соблюдению буквы закона. Мельник был пламенным оратором, почти Троцкий, только удивляли написанные им бумаги - по стилю, грамотности и почерку прочесть и понять их было просто невозможно. Требовательно относясь к другим, лично для себя Мельник не стеснялся, в нарушение всяких норм, давать задание проводникам привозить из-за границы дефицитные книги для своей богатой библиотеки. Убеждённый коммунист Мельник не счёл зазорным приобрести престижную «Волгу» из специального фонда для передовиков сельского хозяйства с лёгкой руки своего брата, работавшего тогда первым секретарём райкома партии в соседнем районе.

Мельник очень жёстко обращался с подчинёнными и рядовыми пассажирами, но лебезил перед начальством. Он был очень пробивным человеком, о таких людях говорят, если не пускают войти через дверь, он влезет через окно. В отношениях со мной он был подчёркнуто вежлив и исполнителен, однако было заметно, что он спит и видит себя в кресле начальника. Когда я передавал ему дела в связи с уходом в отпуск или выездом в командировку, он, как ребёнок, не мог скрыть радости, что ему дадут «порулить», и поскорее бежал занять место за столом в моём более просторном и престижном кабинете.

Через два года моей работы в Унгены прибыла большая группа работников из Москвы во главе с заместителем начальника ГТУ Гориным Ф.Н. Мне объяснили, что это обычная проверка, но я сразу понял, что без Мельника тут не обошлось. Гости ознакомились с работой таможни, провели беседы с глазу на глаз со многими сотрудниками, но впечатление, судя по всему, таможня произвела неплохое. Через несколько лет, уже работая в Саратове, я поинтересовался в частной беседе с Гориным, приезжал ли он тогда в Унгены по письму Мельника. Он ответил мне, что письменных сигналов не было, но в телефонных и личных разговорах с московским начальством Мельник всегда подчёркивал, что таможня сбавила темпы и можно организовать гораздо более эффективную работу. Камешек явно в мой огород.

В организации таможенного контроля я стремился сохранить положительные традиции работы Унгенской таможни и привнести оправдавшие себя наработки из гродненского опыта. Для расширения своего кругозора, а также для использования новинок в технологии таможенного контроля я общался с коллегами соседней Леушенской таможни, посетил Таллиннскую, морскую Ленинградскую и Пулковскую таможни. Мне очень понравился стиль работы начальника Пулковской таможни Бобкова В.Б., получившего закалку в партийных органах. Позже Бобков В.Б. стал начальником Северо-Западного таможенного управления. К глубочайшему сожалению, этот очень толковый, грамотный и человечный руководитель трагически погиб в 90-ых годах на отдыхе в Анталии.

В советское время таможенные учреждения особо не баловали собственными помещениями и зданиями, а также материальным обеспечением. Но условия и обстановка в Унгенской таможне были по сравнению с таможнями, которые я посетил, уж слишком скромными. Пришлось приложить массу усилий, чтобы поправить положение, особо не рассчитывая на помощь из Москвы. За время моей работы сотрудники таможни своими силами произвели ремонт служебных помещений, оборудовали учебный класс, пакгауз для досмотра вещей граждан, выезжающих на постоянное жительство за границу, увеличили площадь складских помещений.

Судьба свела меня и с таможней, в которую я когда-то отказался поехать. Главное управление назначило меня своим представителем при передаче дел в Вадул-Сиретской таможне. Прежнего начальника переводили в другую таможню, а на его место назначили заместителя Свиридова Олега. Три года назад их направили дружным тандемом в эту таможню поправлять дела, так как положение сложилось очень неважное. По таможенной системе разослали тогда разгромный приказ о недостатках и нарушениях в работе Вадул-Сиретской таможни. В штате здесь даже завели фельдшера, помогавшего со знанием дела извлекать у граждан из непотребных мест сокрытые золотые изделия и валюту. Не секрет, что особенно зверствуют и перегибают палку там, где работают нечистые на руку сотрудники, которые стараются таким образом прикрыть свои собственные грехи и нарушения.

Нелегко здесь было начинать работу новому руководству. Народ на западе Украины своеобразный, чужаков не жалует, и хотя новые начальники прибыли из ридной Одессы, их всё равно называли за глаза «москалями». Представляю, что было бы со мной, если бы меня направили сюда начальником. Но одесситы дружно и настойчиво наводили должный порядок, вычисляли через ОВИР, родственники каких таможенников и когда едут в Румынию, производили повторный досмотр, избавлялись от уличённых в злоупотреблениях инспекторов, провели хорошую чистку и оздоровили обстановку в коллективе.

После передачи дел Свиридов пригласил меня к себе переночевать. Порядок у него в доме был достоин похвалы и подражания. В двухкомнатной квартире большая комната была предоставлена дочкам. В комнате к потолку был прикреплён канат, установлена шведская стенка и другие сооружения для занятий физкультурой. Девочек с утра закаляли обливанием холодной водой, вместе делали зарядку, и дети хорошо развивались и не знали, что такое простудные заболевания.

Свиридов Олег был аккуратным и скрупулёзным во всех делах. Особой роскоши в квартире не было, удивляли полки с литературными новинками, вырезанными из толстых журналов и аккуратно переплетёнными. Можно было позавидовать добрым и искренним отношениям Олега с женой, не побоявшейся переехать из Одессы в этот небольшой посёлок на границе, а позже следовать за мужем во Владивостокскую таможню. Такому единомыслию супругов и каждодневной поддержке жены Олега можно было только позавидовать.

В Вадул-Сирете мне было интересно ознакомиться с организацией работы таможни, тоже находящейся на границе с Румынией. Кроме железнодорожного пункта пропуска здесь был ещё и автомобильный таможенный пост, который интересовал меня в первую очередь. К этому времени в Молдавии заметно оживились местные связи с соседней Румынией. Различные делегации, а также частники по экстренным делам проходили из Унген на сопредельную сторону по железнодорожному мосту, что было не совсем удобно с точки зрения техники безопасности и организации пограничного и таможенного контроля. В двадцати километрах от Унген вверх по Пруту в деревне Скуляны имелся автомобильный мост Министерства обороны, и его было решено использовать для пропуска граждан приграничных регионов. На 350 километров границы с Румынией при растущих экономических и гуманитарных связях одной Леушенской автомобильной таможни было явно недостаточно, поэтому в Скулянах вырисовывалась перспектива создания автомобильного пункта пропуска, уже было даже построено небольшое здание для работы пограничной и таможенной служб, правда, не типовое, но для начала и это было неплохо. Важно было предусмотреть хотя бы элементарные вопросы технологии таможенного контроля и условия работы сотрудников на этом новом участке.

В 1986 году таможенная система была, наконец, выведена из состава МВТ и подчинена напрямую Совету Министров. В прессе перед этой реорганизацией было помещено сообщение о том, что у одного из заместителей министра внешней торговли, привлёкшего внимание спецслужб, при обыске было обнаружено большое количество дорогих шуб, обуви и всяких других вещей. Вероятно, это было одним из козырей в докладе высшему руководству о необходимости придания таможенной системе более высокого статуса. Хотя при любом раскладе чиновники такого ранга были неприкасаемы для таможни – они пересекают границу с дипломатическими паспортами.

В названии руководящего таможенного органа появилось важное слово – «государственный». ГТУ было переименовано в Главное управление государственного таможенного контроля при Совете Министров СССР. Возглавил ГУГТК Базовский В.Н., работавший ранее послом в Венгрии и Болгарии, а затем в аппарате ЦК КПСС. В отделе

кадров ГУГТК я как-то поинтересовался, из какого именно отдела пришёл наш новый начальник, и мне очень серьёзно ответили: «Из от-де-ла», тогда моё любопытство сразу прошло. Когда в конце 1991 года на время были приоткрыты некоторые тайны ЦК, стало возможным предположить, каким именно безымянным отделом он мог руководить. Базовский В.Н. был уважаемым работником из верхних эшелонов власти, был вхож в самые высокие кабинеты, и это сказывалось на авторитете таможенной системы в целом.

Совет Министров и ЦК Компартии Молдавии, раньше не замечавшие нас, стали обращать внимание на таможенную службу. Начальников трёх действовавших тогда в республике таможен стали приглашать в Кишинёв на совещания, требовать отчёты и планы работы, в общем, мы попали в рутину функционирования управленческой машины. Но радость включения нас в состав важных государственных учреждений была подпорчена подходом властей к очередной кампании по сокращению государственного аппарата, когда за счёт инспекторского состава таможен хотели сохранить руководящие кресла в Кишинёве. Пришлось искать защиту в Москве, из центра незамедлительно были даны необходимые разъяснения и нас в вопросе численности штатов оставили в покое. В принципе, семьдесят человек для Унгенской таможни с довольно интенсивным движением поездов это не так и много.

На уровне района таможня тоже прибавила в своей значимости. Раньше мы стояли в тени пограничной службы, а сейчас стали самостоятельными. К 70-летию пограничной и таможенной службы на торжественном собрании в новом городском Дворце культуры впервые поздравили и таможенников, дали возможность выступить с небольшим докладом начальнику таможни, в местной газете поместили материалы о работе нашей организации. А руководство ГУГТК за успехи в работе досрочно присвоило мне звание советника таможенной службы первого ранга и наградило нагрудным Знаком «Отличник таможенной службы СССР».

Таможне раньше было сложно конкурировать с пограничниками, так как кроме очень серьёзного подчинения у них действовал отработанный информационный и пропагандистский фактор. Пограничники оперативно отправляли в округа информацию о своей работе, прихватывая заодно для отчёта о своих достижениях и сведения о таможенных задержаниях. Признайтесь, уважаемые коллеги в зелёных фуражках, без таможенных показателей ваш доклад был бы скучноватым. А так эта обобщённая информация доводилась как показатель работы пограничников до высших партийных и советских органов, тиражировалась в прессе и на телевидении. Конечно, народ должен знать о своих героях, только, получалось, знал не о всех.

Отчёты о нашей работе тоже шли наверх, но не так оперативно, у гражданской организации даже средства и возможности связи были ограниченными. Кроме того, под флагом МВТ, мне кажется, даже особо не приветствовалось выносить таможенные успехи на всеобщее обозрение. При односторонне развитой экономике постоянно не хватало качественных товаров, их цена зачастую не соответствовала реальной стоимости, действовало драконовское валютное законодательство. Короче, везде и во всём были ограничения, о которых давно забыли в развитых странах. Поэтому основная часть наших задержаний и выявленной контрабанды базировалась на законодательстве, приспособленном к советской политике и экономике. И, если рассуждать по-умному, бахвалиться о своей отсталости и вытекающих из неё последствиях, вероятно, не стоило.

Рядом с пограничниками мне довелось нести таможенную службу на границе более десяти лет. В Гродно я работал посменно по круглосуточному графику, а в Унгенах нередко приходилось выходить на службу в выходные и в ночное время. Но на молдавских фруктах и вине год за полтора мне, как пограничникам, увы, не шёл. Я уважаю пограничную службу и говорю здесь о ней в чисто информационном плане, но без её излишней героизации. На пограничников, практически, работала вся страна. Система охраны государственной границы была, можно сказать, эшелонированной и много-

слойной. Пункты пропуска за границу располагались в сплошной линии контрольно-следовых полос и заграждений из колючей проволоки. Если посчитать по всей стране, то из этой полосы получилось бы огромное, регулярно вспахиваемое и обильно посыпаемое химикатами и удобрениями для уничтожения сорняков поле, сравнимое с территорией целых государств, но съедобного урожая это поле не давало. Ладно, если земли неплодородные, но молдавского чернозёма вдоль реки Прут жалко, к тому же левый берег по законам физики более низкий, и если бы у земли был конкретный владелец, он был бы заинтересован укреплять её от размывания и перемещения границы в пользу румын.

Кроме этого действовал ещё целый комплекс мер, запрещавший свободный въезд в довольно обширную пограничную зону. У каждого жителя этой зоны в паспорте в штампе о прописке имелась отметка «ЗП», позволявшая беспрепятственно возвратиться из поездки на «большую землю» к себе домой.

Во всех билетных кассах страны тебе не имели права продать билет в погранзону без соответствующего документа с печатью органа внутренних дел. Пограничные патрули периодически проверяли документы в поездах, автобусах, на личном транспорте при въезде в погранзону. Этот строгий контроль я испытал на себе ещё ребёнком, когда мама отвозила меня в санаторий в приграничном районе недалеко от Бреста - ей не разрешили проводить меня от вокзала до оздоровительного учреждения, так как она не взяла в милиции разрешения на въезд в погранзону, и ей пришлось передоверить меня незнакомому человеку.

Жители Унген, да и других многочисленных населённых пунктов Молдавии, расположенных вдоль приграничной реки Прут, которая с севера на юг отделяет республику от Румынии, в отличие от своих западных соседей, не могли даже искупаться в жаркое лето в чистой речной воде. Странное преимущество населения Румынии при диктаторском режиме Чаушеску! На западных рубежах Белоруссии частные угодья поляков также вплотную примыкают к госгранице. А в нашей якобы самой передовой в мире стране совсем не популярные меры па охране границы позволяли людям в зелёных фуражках гордо и, не задумываясь над смыслом, заявлять, что «граница на замке». Долго же нам пришлось жить за этим железным замком, пока не поняли, что для нормального человека в нормальной стране не нужно закрывать границу на замок, напротив, нужно создавать комфортные условия для пересечения границы. Контроль необходим, но только не за счёт ущемления прав добропорядочных граждан.

Бескрайние просторы нашей Родины давали возможность особо не задумываться над разумным и бережным использованием земли. Министерство Обороны тоже было, как и пограничники, в привилегированном положении. У меня появилась задумка построить для таможни собственное здание. Как раз напротив здания, где мы арендовали у вокзала пять комнат, находился большой пустырь с повалившимся забором. Более подходящего места для таможни не нужно было и желать. Однако когда я попытался прозондировать вопрос с выделением этого участка под строительство, оказалось, что он принадлежит военному ведомству. Мне очень доходчиво объяснили, что все земельные участки ещё со времён Ленина выделялись войсковым частям на вечное пользование, и для военных это понятие святое - ни пяди земли любым претендентам, и внешним, и внутренним.

Не буду оспаривать это положение, только всё должно быть разумным и рациональным. К примеру, когда-то склады с боеприпасами строили за чертой городов, но время шло, города разрастались, и в случаях чрезвычайных происшествий стали страдать мирные жители, дома которых находились поблизости. Закон и традиции не должны противоречить здравому смыслу.

Пока же нам приходилось жить и работать по существовавшим в то время законам. Однако народ начинал тешить себя мыслью, что популярная «перестройка» доберётся и до пограничных вопросов, а положительные изменения были уже заметны. В райкоме

партии упразднили комиссию по выездам за границу, и дотошные члены этой комиссии, (а я ведь тоже принимал в ней участие!), больше не будут мучить претендентов на пост моряка или повара на рыболовецком сейнере вопросами об очередных съездах КПСС и агрессивной политике американского империализма. Приходил конец и унизительным характеристикам-рекомендациям за подписями пресловутого треугольника для двухнедельной туристской поездки в ГДР или Польшу.

С получением нового статуса в таможенную систему пришли изменения. Вместо послереволюционных петлиц были введены погоны со знаками различия. Первоначально погоны планировалось размещать поперёк плеча, но в таком виде они не прижились, сотрудники ворчали: «Почему, как у Пиночета?!». Затем наше руководство в Москве, вероятно, убедило Министерство обороны дать согласие на обычные погоны, только с определёнными отличиями от погон военнослужащих. Доплата к должностному окладу стала производиться не только за стаж работы, но и за персональные звания, да и звания стали весомее, они были заново пересмотрены и устанавливались в зависимости от должности и стажа. Возросли авторитет и значимость таможенной службы, расширилась сфера её деятельности, в частности, проверку информационных материалов передали от пограничников таможне. Наши коллеги уже не будут обеспокоены тем, что таможенники, не дай бог, полистают обнаруженные ими же глянцевые журналы с фривольными фото, не говоря уже о просмотре видеокассет с порнофильмами

В юбилейный год мы отметили также годовщину создания Унгенской таможни, пусть и не круглую дату по послевоенному отсчёту, но это было впервые. Вместе с другими почётными гостями я пригласил на праздничный вечер и бывшего начальника таможни Валитова У. Г., хотя некоторые влиятельные лица в восторге от этого не были. Не думал я тогда, что через два десятилетия и сам окажусь в подобной ситуации.

Вместе с представителями общественных организаций таможни мы посетили всех таможенников-пенсионеров, поздравили их с юбилеем и вручили подарки. Только вот и в Гродно и в Унгенах я сделал печальный вывод, что таможенники, выходя в шестьдесят лет на пенсию, к сожалению, редко бывают долгожителями. Ночные смены, стрессы из-за неизбежных конфликтов с нарушителями таможенных правил заметно сказываются на здоровье служителей Меркурия. Мне могут возразить, что в милиции, армии и других силовых структурах служба и опасней, и сложней. Опаснее – да, но в таможне к сорока пяти годам пенсию не заработаешь, чтобы потом спокойно и обеспеченно дожить до глубокой старости.

Мы стремились укреплять здоровье сотрудников таможни, организуя занятия игровыми видами спорта. В таможне была неплохая волейбольная команда, молодые сотрудники увлечённо играли в баскетбол и настольный теннис, принимали участие в городских соревнованиях. Унгены – небольшой город на границе, но мы взяли на себя смелость впервые в республике организовать соревнования таможенных учреждений по волейболу и баскетболу. Чтобы всё выглядело по-настоящему, даже заказали наградные медали на местном заводе художественной керамики.

В целом жизнь была насыщена работой и различными мероприятиями, лично мне скучать не приходилось. Но всё-таки мне не хватало привычной белорусской природы. Молдавия – красива по-своему. Живописные холмы, покрытые виноградниками, садами и овощными плантациями. Плодородная земля, которую возделывает трудолюбивый народ. Прекрасный климат, позволяющий выращивать самые разнообразные культуры. Всё хорошо, но я мечтал побродить по тенистому белорусскому лесу с лукошком в поисках грибов, в жаркую погоду – охладиться в прохладных и быстрых водах Немана, а не поглядывать издали на Прут, как на конфетку-дразнилку. Меня тянуло на бескрайние зелёные просторы, хотелось прилечь, раскинув руки, на свежескошенную траву и вдыхать восхитительный аромат полевых цветов. Унгены с тридцатитысячным населением не представляли больших возможностей интересной городской жизни, но по сравнению с условиями на многих удалённых участках границы нашей необъятной страны обижаться на молдавские условия жизни было бы даже неприлично.

Однако с 1988 года в местной идиллии стали заметны националистические настроения. Обстановка постепенно накалялась, в тихой и спокойной ранее Молдавии начались открытые бурные дискуссии об общности молдавского и румынского народов, необходимости перевода молдавского языка на латиницу. На стихийных или умело организованных митингах стали говорить о присоединении к Румынии. В Унгенах у одного молдавского поэта при выезде в Румынию задержали незаявленный для таможенного контроля жемчуг, кстати, очень похожий на тот, который мы изымали у уйгурских паломников. Вернувшись домой, поэт написал и поместил в Кишинёвской литературной газете страстное стихотворение «Семь нитей жемчуга», в котором с возмущением отзывался о существовании границы и таможни между единым народом с общей историей и культурой.

Партийные и советские функционеры зачастили в соседнюю страну с обменом опыта, а по возвращении с восторгом рассказывали, что в Румынии путём экономии и бережливости заложена хорошая база для мощного рывка в развитии промышленности, построено много добротных зданий, создаётся широкая сеть автомобильных дорог. Такой восторг в отношении политики Чаушеску был очень необычен для советской Молдавии. Ведь совсем недавно в Унгенах, к примеру, с негодованием рассказывали о супруге диктатора Елене Чаушеску, которая, увидев из окна автомобиля толпу людей в очереди за хлебом, удивлённо спросила: «Что этим крысам надо, чего они там столпились?!»

Новые веяния затронули даже партийные органы. Райком партии уже не давал жёстких указаний по кандидатурам на выборах, если это касалось не коренных жителей. Делалось это очень осторожно, но я чувствовал, что от меня, человека не местного, многое скрывают. Во время избирательных компаний меня обычно направляли представителем райкома партии в сёла с украинским населением, так было проще в языковом плане, а для избирателей-молдаван я был бы и не совсем ко двору со своим присутствием. На последних выборах в Верховный Совет республики, хотя уже и не было жёсткой установки, я старательно содействовал избранию в депутаты Владимира Воронина, в то время занимавшего пост первого секретаря Бендерского горкома партии. Позже Воронин стал президентом уже самостоятельной Молдовы.

Не знаю, был ли в курсе сам Воронин, но в 1989 году произошёл один интересный случай. В таможне задержали на временное хранение до уплаты пошлины кожаные плащ и куртку, которые в Бендеры из болгарского города-побратима везли в подарок некому Воронину. Мне сообщили об этом уже как о свершившемся факте, и вмешиваться в это дело было поздно, поезд в буквальном смысле уже ушёл. Положение поправили наши боевые друзья из компетентных органов, которые при возвращении болгар домой взяли от них полученные в таможне подарки и тайком, как это и положено секретной службе, передали кожаные изделия по назначению. «Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку» – есть и в таможенной жизни такое весьма важное негласное правило, пришедшее к нам со времён древнего Рима. Только сейчас оно обозначено более кратко - «VIP».

1989 год стал исключительно важным в деятельности таможенной службы. Как известно, до сих пор внешней торговлей монопольно владело МВТ, таможня на границе лишь штамповала грузосопроводительные документы и передаточные ведомости, да подсчитывала объёмы проходящих грузов. Все товары по наименованию были строго распределены вежду внешнеторговыми организациями министерства, и выход за пределы своей номенклатуры рассматривался как нарушение, о чём таможня информировала МВТ. В мою бытность лишь однажды было обнаружено подобное нарушение, но сын Брежнева Юрий Леонидович – первый заместитель Патоличева - разрешил оставить всё, как есть. С децентрализацией внешней торговли, позволившей самостоятельно выходить на заграничные рынки организациям, предприятиям, а потом и частным фирмам, требовалась другая система таможенного контроля, подобная той, которая действовала на Западе. На каждый груз отправитель, получатель или уполномоченная организация составляли довольно ёмкий по объёму информации документ, именуемый грузовой таможенной декларацией. Таким образом, таможня перестала быть только «чемоданной полицией», ей вменялось в обязанность производить контроль всего, что перемещается через государственную границу, кроме паспортного контроля граждан. Реформирование таможенной системы происходило не само по себе, а в зависимости от изменений, происходивших в политической и экономической жизни страны.

В конце марта 1989 года в Москве собрали руководителей таможен и объявили о необходимости создания в экстренном порядке системы декларирования. Для начала с нами провели двухчасовые практические занятия, затем раздали инструкции по заполнению деклараций и отправили домой выполнять важное государственное задание. Говорят, на Западе декларирование товаров вводили поэтапно годами, мы же привыкли к революционным действиям и быстрым результатам. Авральные кампании, постоянные битвы за урожай и тому подобные акции были модны в советское время. В таможне мы безотлагательно взялись за обучение всего инспекторского состава новому делу. Грузовой отдел был увеличен и укреплён грамотными инспекторами, повысился престиж работы с грузами, ведь не секрет, что в грузовые отделы отправляли раньше не самых лучших работников, зачастую, как в наказание или неспособность эффективно работать с пассажирами. В качестве декларанта на границе было определено отделение ВО «Союзвнештранс», работники которого также принимали участие в учёбе в таможне.

Декларирование было внедрено в систему контроля грузов в Унгенской таможне всего за четыре месяца, но это был только первый этап работы. Декларант на границе практически не соприкасался с отправителем или получателем груза, а готовил декларацию по имеющимся при грузе документам. Таможенный контроль по такой схеме был лишь видимостью проверки и мог бы работать только в идеальном обществе. Сведения в декларациях порой были неполными, да и достоверность данных по наименованию товара, его таможенной стоимости, количеству и другим позициям проверить было практически невозможно. Уточнение данных и даже выборочный досмотр грузов на пограничной станции привёл бы к созданию огромных пробок на границе, понадобились бы площадки и погрузочно-разгрузочные механизмы и немалый штат грузчиков, ведь специальной досмотровой техники крупногабаритных грузов тогда и в помине не было. Затем, кто бы оплачивал все эти работы, особенно в тех случаях, когда подозрения таможни не подтвердились? Таможне это было бы явно не по силам и не по карману. Единственным выигрышным моментом была документальная фиксация прохождения груза через границу.

Таможенная система подходила ко второму этапу организации контроля экспортно-импортных грузов. Оформление таких грузов необходимо было приблизить непосредственно к отправителю или получателю. Для этого стали создаваться таможенные структуры внутри страны, вначале по регионам, а затем и в каждой области.

Летом 1989 года мне предложили возглавить Саратовскую таможню, которая была пока только на бумаге. Я дал своё согласие, мне хотелось испытать свои силы в нелёгком, но значимом деле, создавая таможенное учреждение с нуля.

По существовавшему порядку мне опять нужно было получить одобрение своей кандидатуры в партийных органах по месту работы. В ГУГТК мне вручили запечатанный конверт с очередной объективкой, и я отбыл в Саратов. В облисполкоме мною занялся заведующий отделом внешних экономических связей, он организовал и приём у первого секретаря обкома партии Муренина К.П. Беседа прошла без всяких осложнений, мне пообещали содействие в создании таможенной службы в области, выразили понимание всей важности этого вопроса. Меня обрадовала обещанная поддержка и, окрылённый хорошим началом, я отбыл поездом в Москву.

Попутчиком в купе оказался молодой мужчина, который возвращался в столицу, как он сказал, после работы в Сибири. Однако, судя по его подходу к некоторым основополагающим политическим вопросам, вполне возможно, что он был в дальних краях не по своей воле. В завязавшемся разговоре я признал жестокие антигуманные методы правления Сталина, но к Ленину я привык относиться с уважением.

- Значит, вы просто не знаете, каким тираном и бездушным человеком был вождь мирового пролетариата. – тихо произнёс мой попутчик, - Без Ленина не было бы зверств Сталина и других революционных соратников.

Впервые мне аргументировано раскрыли глаза на порочность политики Ленина , зародили сомнение в правильности коммунистического пути развития общества. В принципе, тут не нужно было делать глубокого анализа – одни пустые прилавки наших магазинов говорили о многом. В Саратове я успел заглянуть в несколько торговых точек и пришёл к выводу, что снабжение здесь, к сожалению, ничуть не лучше, чем в Молдавии. Но я утешал себя мыслью, что время должно всё изменить к лучшему, эти бесконечные декларации о наших преимуществах перед капитализмом всем давно приелись, в них уже никто не верил. Планы и продовольственные программы на обеденный стол не положишь, а инициированная Горбачёвым гласность неожиданно подмыла устои ленинизма и ранее беспрекословный авторитет вождей.

На собеседовании с начальником ГУГТК Бояровым В.К. в присутствии секретаря первичной партийной организации Лозбенко мне был задан только один вопрос, с желанием ли я еду в Саратов. Конечно, я ехал с большим желанием. Мой отец был родом из соседней Тамбовской области, и я считал, что на его родине мне будет более комфортно, чем в Молдавии, где я становился чужаком. На прощание я выхлопотал в Москве довольно значительную сумму денег на строительство колодца на дачном участке сотрудников таможни. Колодцы в Молдавии роют очень глубокие, дело непростое и довольно дорогостоящее. Говорят, в знак благодарности работники назвали затем этот источник воды по-молдавски «Баранов-бине».

Приказ о моём переводе в Саратов не заставил себя долго ждать. Осуществилась, наконец, многолетняя мечта Мельника стать начальником. Представителем от Главного управления на передачу дел назначили Попова, начальника Кишинёвской таможни, который под нажимом Мельника стал всячески торопить меня сдавать дела поскорее, а мне нужно было ещё два дня для отправки домашних вещей. Попов начисто забыл о моём терпеливом и добром отношении к нему в аналогичной ситуации. Новоиспечённый начальник оформил мне командировочное удостоверение на три дня раньше действительного срока отъезда, мне пришлось в ГУГТК внести об этом поправку, отказал в машине для доставки вещей к поезду и даже поспешил отдать мою путёвку в санаторий другому работнику. Здорово, видать, я мешал исполнению его честолюбивых планов, только ведь я сам себя начальником не назначал, наверно, слишком долго, по его мнению, я задержался в Унгенах.

Дальнейший ход событий показал, что я, сам того не предугадывая, вовремя уехал из Молдавии. Мой коллега, начальник Леушенской таможни, переведённый сюда из Карелии, рассказывал позже при нашей встрече на совещании в Москве, что он вынужден был спешно покинуть гостеприимную ранее республику, едва успев собрать свои пожитки. А у Мельника, молдавского украинца, облили бензином и подожгли входную дверь в квартиру. Сложные времена настанут после свержения диктатуры Чаушеску. Молдавский язык вскоре переведут на латиницу, и небольшая советская республика предстанет перед выбором – с кем идти дальше? Самостоятельность хороша лишь при состоятельности, небольшие государства всегда примыкают к сильным или объединяются в союзы, а Советский Союз многих почему-то перестал устраивать.