Наказание
Во время поездки в ГДР группы советской молодёжи Арсений из её состава был назначен переводчиком. Отзывы о его работе были хорошие, и я предложил ему перейти в штат бюро «Спутник», особо не надеясь на его согласие. Мне нужно было срочно заполнить ставку гида-переводчика с немецким языком.
Арсений работал учителем немецкого языка в сельской школе и получил отсрочку от призыва в армию. При переходе на другую работу он эту льготу терял, не знаю, по каким соображениям, но он дал согласие. Может, он считал, что станет настолько важной персоной, что обком комсомола, в чьём ведении и находилось бюро «Спутник», защитит его от службы в армии? Или надоело бубнить про три основные формы неправильных глаголов сорванцам, которым это абсолютно безразлично?
Весной Арсений ещё числился по старому адресу, а в осеннюю кампанию ему пришла повестка явиться на призывной пункт, и об этом сообщили также на работу. Он как раз сопровождал группу немецких туристов в Ленинград. Вернётся, сообщим ему эту радостную весть. Прошло несколько дней, но обрадовать нам было некого – Арсений куда-то исчез, в военкомате он тоже не появлялся. Поднялся шум, и меня вызвали на ясные очи первого секретаря обкома комсомола.
-Ты знаешь, что твой подчинённый - дезертир!? - раскричался на меня главный комсомолец области, на самом деле сверкая светло-серыми глазами, - он не явился на призывной пункт. Срочно займись его поисками!
-Такими вопросами занимается милиция, - ответил я, - мне неизвестно, где он находится.
-Ты что, не понимаешь, что это вопрос престижа обкома комсомола, какой пример мы подаём молодёжи!? – стал воспитывать меня первый секретарь.
Конечно, он был прав, только на этом его конкретная помощь закончилась. В обкоме комсомола было три автомашины, но мне помочь транспортом отказались, пришлось за свой счёт нанимать такси. В деревне заплаканные родители Арсения не знали, где находится их сын, друзья также ничего путного о нём не могли сообщить.
Ретивые коллеги стали рыться в общежитии в вещах призывника, обнаружили письма от немецкой девушки и решили, что Арсений собрался бежать за границу. Возникла и другая версия, говорят, выдвинул её сам первый секретарь: это его начальник, то есть я, научил, как «отмазать» Арсения от призыва в армию. Странно это было слышать от человека, не служившего в армии. Первый секретарь был связан с военным делом тем, что в послевоенном детстве нашёл в лесу гранату, неосторожно поковырялся в ней и покалечил себе правую руку.
Через пару дней знающие люди подсказали мне, куда делся беглец. Он спокойно лежал в венерологической лечебнице. Не скажу, что с большим желанием, но пришлось мне навестить Арсения, без всяких фруктов в подарок, разумеется.
Гладко выбритое лицо Арсения было бледным, исчез деревенский загар. В спортивном костюме, наверно, из дорожного набора, он был подтянут и строен, только ростом был мелковат.
-Почему же не сообщил нам, где ты находишься? – спросил я у него, - Тебя, прямо, в розыск объявили.
-Я несколько раз звонил, но было занято, - ответил он, - и я бросил эти попытки, тем более, ничего приятного, звонить из такого места.
-Родители тоже, вроде, ничего не знают, мы навещали их, - продолжил я, - нехорошо всё получилось. Ты поставь родителей в известность, они волнуются ведь. Ко мне вопросы есть? Ну, выздоравливай.
Беседа с лечащим врачом была весьма краткой. Мне показалось, что врач намекнул на то, что болезнь Арсений «заработал» нетрадиционным способом, но я пропустил это мимо ушей, не хватало мне ещё влезать в такие дела. Каким образом Арсений уладил этот вопрос, если он был вообще, я не знаю.
В первый же день после появления Арсения на работе было экстренно созвано бюро обкома комсомола с приглашением заведующих отделами. Первый секретарь Борташевич не хотел, чтобы внутренний вопрос главной организации области обсуждался ещё и в горкоме комсомола. Хотя Арсений в аппарате обкома комсомола не числился, на комсомольском учёте он состоял в первичной организации.
-Товарищи, вы все знаете, по какому поводу мы собрались, - открыл заседание Борташевич. - Нам нужно обсудить один неприятный вопрос. Встань, Волошин, перед товарищами. Кратко довожу до вашего сведения, что, находясь на работе в командировке, Арсений из-за неразборчивости в половых связях подхватил неприличную инфекцию. Мало того, он не явился на призывной пункт по повестке в армию. Как же ты, Арсений, дошёл до такой жизни, ответь товарищам?
Арсений помолчал немного, густо покраснел, откашлялся и сказал, запинаясь:
-С каждым может такое случиться, никто не застрахован. Это больше вопрос медицины, чем комсомольской этики. А на работу я несколько раз звонил, было занято. Если бы это был грипп, меня бы тоже вызвали на бюро?
После некоторого молчания Борташевич продолжил:
-Он ещё дерзит здесь! Твоё поведение позорит весь наш коллектив. Ты заслуживаешь самого сурового наказания. Кто желает высказаться?
Все молчали. В кабинете повисла тревожная тишина. Наконец, секретарь первичной организации Вера, ей по рангу нельзя было молчать, промолвила:
-Это для нас большой позор, и настойчивее нужно было звонить на работу, по любому телефону, тогда бы не было этих неприятностей и ненужных поисков.
-Кто ещё выступит? – призывно постучал по столу Борташевич.
Желающих выступить больше не было. Наверно, многие подумали, особенно некоторые мужчины, хорошо, что это их не коснулось. Имеется в виду, конечно, не армия.
-Твоё поведение, Арсений, позорит весь наш коллектив, ты не достоин звания комсомольца, - как с трибуны, отчеканил Борташевич, - предлагаю: за допущенный проступок, нарушение этики и уклонение от призыва в армию исключить Волошина Арсения из рядов ВЛКСМ. Председателю бюро «Спутник» Николаеву за недостаточную воспитательную работу в коллективе объявить выговор. Прошу голосовать за это предложение. Принимается единогласно.
Волошин побледнел и тихо проговорил:
-Вместо того, чтобы протянуть руку помощи, вы разрушили мою жизнь. Кому я сейчас буду нужен?
Опустив голову, Волошин вышел из кабинета. Борташевич о чём-то пошептался со вторым секретарём и обратился ко мне:
-Беги, верни Волошина назад!
Я поспешил к выходу, но Арсения там не было, на автобусной остановке его я тоже не обнаружил. Как-то нехорошо было на душе. Внезапно мне пришла на ум спасительная мысль, что вопрос с Волошиным ограничится лишь устным обсуждением.
Брест, июль 2016 года